В Черкесске черкесский активист Касе Кик за ужином заказал украинскую песню. Этот шаг в глазах случайно оказавшихся в том же заведении силовиков стал "политическим" — Кику, по его словам, угрожали и преследовали, в результате чего он вынужден был уехать из страны. Сейчас он проживает в США и продолжает бороться за свободу своего народа, рассказывать миру о черкесах (адыгах), их культуре, боли и надеждах. В интервью "Idel.Реалии" Кик рассказал о том, чем живет черкесское национальное движение сегодня, почему идентичность важнее страха и каким может быть Кавказ после Путина.
Адыги (черкесы) — народ, проживающий как в России, так и за её пределами. Внутри страны российские власти рассматривают их как три этнические группы: кабардинцы, черкесы и адыгейцы. Активисты настаивают, что это группы одного народа. Их общее самоназвание — адыга (адыгэ). На сегодня адыги населяют шесть регионов России: Адыгею, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию, Краснодарский и Ставропольский края, а также Северную Осетию.
В трёх из этих субъектов представители адыгских народов входят в число титульных наций: черкесы — в Карачаево-Черкесии, адыгейцы — в Адыгее, кабардинцы — в Кабардино-Балкарии.
— Поскольку основная часть нашей аудитории находится в Поволжье, мне хотелось бы, чтобы вы вкратце объяснили, кто такие адыги и почему их так по-разному называют. Я напомню, что в России адыгов называют черкесами, кабардинцами, адыгейцами и шапсугами.
— И "адыга" (адыгэ) является правильным названием, и "черкес" тоже. Но [объясню] на примере Финляндии. Финны сами себя называют Suomi, но во всем мире их знают как финнов, а страну — как Финляндию. Очень часто в мировой практике у многих народов существует общепринятое название, которым пользуется весь остальной мир в обозначении этого народа и их страны. Так же и у нас.
Исторически — где-то с начала XIII века — мы, черкесы, стали известны именно под этим названием: "черкесы" или "черкас(с)ы". В историографии за последние 800 лет мы везде отмечены именно как черкесы. Адыга (адыгэ) — это наше самоназвание, которое нас объединяет.
Все те названия, которые вы использовали выше, — шапсуг, кабардинец, черкес (которое сузили до адыгов, проживающих лишь в Карачаево-Черкесии — "Idel.Реалии") и адыгеец — это искусственно созданные в 1930-е годы названия советского времени, когда после русско-кавказской войны, изгнания нашего народа, его уничтожения, после геноцида нашего народа, когда на родине осталось совсем немного черкесов, когда в советский период пошла вот эта автономизация, черкесское население, которое осталось на исторической родине, обрело некие формы государственности в тех рамках, в тех автономиях, которые образовались в 1920-е и 1930-е годы.
Из-за русско-кавказской войны и массовой депортации черкесов в Османскую империю на исторической родине осталось всего около пяти процентов представителей черкесского народа. В настоящее время черкесы проживают в более чем 50 странах мира. Геноцид черкесов признали Грузия и Украина.
И именно тогда было принято политическое решение относительно нашего народа, поскольку мы претендовали на то, чтобы объединить всю историческую Черкесию. Речь идет обо всем Краснодарском крае, [отчасти] Ставропольском крае — Кавминводах, Кабардино-Балкарской Республике, Карачаево-Черкесской Республике, Республике Адыгея; то, что мы сейчас видим на карте в Российской Федерации.
Но чтобы этого не произошло (все-таки имперское мышление и в советское время никуда не делось), они [власти] понимали, что объединить всю эту историческую территорию под единым названием с единым этносом — пусть даже в небольшом количестве — считалось опасным и для советского режима (Черкесы были завоеваны еще Российской империей — "Idel.Реалии"). Было принято решение нас просто раздробить на разные национальности.
Название кабардинец — это географическое понятие. Кабардинцы сами себя никогда на родном языке кабардинцами не называют. Когда они определяют свою этническую принадлежность, они обязательно говорят "сэ сыадыгэ" — "я черкес".
— То есть сами вы себя называете "адыгэ", а другие называют вас черкесами?
— Да, во всем мире нас называют черкесами, а нашу страну — Черкесией. Несмотря на все десятки лет попыток раздробления нашего народа на мелкие этносы — нас же не только раздробили, все эти годы нас пытались лишить нашей памяти о нашей истории, пытались внушить, что мы разные народы, что мы не одинаковые — им этого сделать не удалось. Более того, целостность нашего народа живет в ее культуре, самосознании и истории. Нас невозможно растащить и раздробить, какие бы усилия они [власти] ни прилагали. Мы всегда помнили, помним свое прошлое и знаем себя сейчас.
— Давайте вернемся к вашей личной истории. Вы уехали из России в 2022 году из-за преследования. Оно началось после случая в Черкесске, когда вы с другом ужинали в кафе и заказали украинскую песню. В заведении оказались силовики, я так понимаю — случайно. И один из них, как писал "Кавказский узел", подбежал к вам и спросил, зачем вы заказали украинскую песню, против ли вы "нашего президента". Вы не пытались спросить у него, как это сочетается с заявленной Путиным "денацификацией" Украины?
— Обсуждать с ним подобные вопросы, я думаю, бессмысленно. Это же инструмент режима, который живет в условиях диктатуры. Более того, я бы сказал, что они [силовики] являются не просто используемыми инструментами, а сами желают быть таким инструментом в руках этого режима.
— А этот сотрудник был местный?
— Да, местный. Я занимаюсь общественно-политической деятельностью 25 лет. В течение 25 лет это не первое мое преследование и не первое мое вынужденное покидание своей родины, скажем так. Первый раз это случилось еще в 2010 году.
Все эти годы мы — черкесские общественно-политические деятели — так или иначе подвергаемся постоянному давлению и насилию со стороны силовых органов России. В десятые, нулевые годы законы еще были более-менее, скажем так, травоядными, и мы, совершив внутреннюю "эмиграцию", например, с Кавказа в Москву или Питер и немножечко затаившись, не показывая свою общественно-политическую деятельность, могли более-менее спокойно жить, переждать. Но сейчас, конечно, это невозможно — мы все это понимаем.
Преследования лично меня и наших ребят, которые занимаются общественно-политической деятельностью, продолжаются все эти 25 лет.
— Преследуют вас, как я понимаю, в ваших регионах. Вы сказали, что этот сотрудник в кафе тоже был местный. Думаете, местные силовики искренне лояльны Путину или Кремлю?
— Многие, я думаю, искренне лояльны. Но я точно знаю, что есть много [людей] и внутри этих структур, которые понимают, что на самом деле происходит в стране, и испытывают определенную симпатию к оппозиционным движениям, общественно-политическим деятелям, но в силу различных обстоятельств, в которых они находятся, вынуждены молчать или же продолжать потворствовать и преступно помогать этому режиму.
— Вы сейчас говорите о силовиках в национальных республиках или в целом в России?
— В целом в России и в том числе в национальных республиках. В национальных республиках имеющих симпатию к оппозиционным деятелям, думаю, даже больше, чем в основной России.
— Многие активисты, в том числе национальные, уехали из России. Страну покинули не только черкесские, но и башкирские, и татарские активисты. Независимые СМИ изгнаны, пропаганда работает не только в медиа, но и в школах, как мы видим. Как вы думаете, не случится ли так, что со временем ваша аудитория — те люди, с которыми вы работаете — перестанет вас понимать и примет то, что говорит пропаганда?
— Если бы это было так, то они давным-давно приняли бы точку зрения пропаганды — и мы, безусловно, оказались бы без единой общественной поддержки внутри нашего народа и нашего общества.
Эта пропаганда — оголтелая, мощная — развернулась последние несколько лет, но она существовала всегда. Такой пропагандистский нарратив особенно чувствовался в отношении национальных республик и национальных движений, в том числе черкесского. Мы это всегда чувствовали, всегда на себе ощущали. Но, повторюсь, если бы было мало людей, которые трезво оценивают ситуацию, то мы и сейчас оказались бы в ситуации отсутствия какой-либо поддержки в наших обществах.
— А как вы можете говорить, что вас поддерживают? В России сейчас невозможно измерить настроения; по крайней мере — объективно, потому что люди не будут говорить о поддержке господина Кика, так как это может иметь для них последствия.
— Очень просто. Во-первых, мы так или иначе сохраняем связь с нашей родиной, с нашими сторонниками, которых очень много. Вы даже не представляете, как много. Конечно, афишировать их имена или же [данные] людей, через которые мы осуществляем коммуникацию, я не могу — в силу того, что они все будут тут же репрессированы, в эту же ночь приедут и арестуют их.
Кроме того, несмотря на все запреты, препоны и запретительные меры, каждый год 21 мая тысячи и тысячи людей в городах, где компактно проживают черкесы, — Нальчик, Черкесск, Майкоп, Сочи, где осталось небольшое черкесское население — выходят на демонстрацию в память о наших предках с недвусмысленными лозунгами. Вы можете найти их в интернете. [Так, на их плакатах может быть] написано "21 мая — День памяти павшим за свободу и независимость Черкесии". Это прямой вызов. Местным властям это очень не нравится, каждый год делается все возможное, чтобы люди не собирались, не выходили на эти шествия, митинги.
Несмотря на эти запреты, люди выходят и заявляют, что они живы, что у них есть национальная идея. Политическая часть нашей национальной идеи непосредственно связана с восстановлением независимого государства Черкесия.
Как писал "Кавказский узел" в мае этого года, в ходе шествия с черкесскими флагами, приуроченного к 161-й годовщине окончания русско-кавказской войны, в Нальчике были задержаны минимум восемь человек. Они получили от трех до десяти суток административного ареста по статье об участии в несанкционированной акции и создании помех движению.
Единственная женщина из восьми задержанных, Марина Калмыкова, была освобождена после трех суток ареста 25 мая. Как отмечает издание, акция собрала не менее двух тысяч человек.
— Насколько я помню, в этом году люди тоже выходили в Нальчике, несмотря на запрет властей.
— Да, и в Майкопе, везде. Кроме того, примерно в 20-25 странах мира, где проживает черкесская диаспора, точно так же [выходят люди].
Это точка исторической памяти, которая нас всех объединяет — так же, как и наш флаг, наша история, наш язык и наша культура и общий морально-этический кодекс черкесов "Адыгэ хабзэ".
— Здесь я бы хотел остановиться немного поподробнее. Вы обозначили некий круг проблем или вызовов, с которыми сталкивается ваш народ. Они меняются с течением времени? Сегодня это те же вызовы, которые были, например, 50 лет назад?
— Фундаментально [сейчас] все те же проблемы, которые были у нас с момента оккупации нашей родины Российской империей и изгнания моего народа со своей родины: это попытки искусственного раздробления на отдельные этносы, а также то, что наш народ до сих пор не имеет права вернуться на историческую родину.
Это комплекс важнейших проблем из пяти-шести пунктов, которые очень важны для нас, которые мы ставим перед собой в политическом отношении. Все эти задачи были порождены оккупацией нашей родины и геноцидом в отношении нашей родины со стороны России. И с того момента — все эти 160 лет — они не менялись. Фундаментально не менялись.
— Я хотел бы вернуться к вопросу о диаспоре. Вы говорите, что российская власть препятствует возвращению черкесов из диаспоры, члены которой в основном находятся в Турции — это самая большая черкесская диаспора. А зачем черкесу переезжать в Россию из Турции? Тем более в такую Россию, в которой сейчас оказались их соотечественники.
— Я прожил в Турции чуть больше года. В одном Стамбуле проживает порядка миллиона черкесов — больше, чем на исторической родине. Во всей Турции сейчас проживает порядка шести-семи миллионов черкесов. Все они, несмотря на то, что с момента изгнания нашего народа с родины прошло 160 лет, не забыли ни свой язык, ни свои обычаи, ни "Адыгэ хабзэ", не потеряли свою память и — самое важное — не потеряли желание вернуться на свою историческую родину, желание восстановления своей государственности.
Я со многими разговаривал, наибольший интерес у меня вызывало то, как думает молодежь, как она живет, как она себе представляет свое будущее, этническое будущее. Большинство в молодежной среде склоняется к мысли, что все они практически стопроцентно хотят вернуться на родину, но не в Российскую Федерацию, а в свободную Черкесию. Они представляют свою родину в будущем именно независимым государством, с чем я с ними полностью согласен и поддерживаю [их в этом].
— Я хотел бы перейти к статистике по черкесам, которые проживают в России, на Северном Кавказе. Здесь я вынужден разграничивать черкесов на адыгейцев, черкесов и кабардинцев, потому что российская статистика ведет их именно таким образом, а не как единую этническую группу. Согласно официальной статистике, между последними переписями адыгейцев стало меньше на 10,71%, кабардинцев стало чуть больше — на 1,27%. А черкесов, здесь меня очень удивила статистика, стало больше на 56,72%. Почему такая разница, на ваш взгляд? С чем вы это связываете?
— Сложно об этом рассуждать. Мы — черкесские общественно-политические деятели — с большим сомнением относимся ко многим статистическим данным, которые дает Россия. Да, большой прирост черкесов произошел у нас в Бесленее (название этой области у черкесов — "Idel.Реалии"), более правильно так называть, в Карачаево-Черкесии. Это очень хорошо. За последние 20 лет была очень высокая рождаемость — это было связано в том числе с тем, что экономическая деятельность черкесов в Карачаево-Черкесии была очень активная.
В начале 2000-х был такой экономический всплеск: были созданы новые черкесские корпорации, большие строительные компании, такие как "Стройдвор", "Стройопторг". Также "Меркурий", "Дервейс" — это черкесские компании, которые были созданы с нуля и где черкесское население последние 25 лет в большом количестве работало; на глазах уровень достатка людей в Карачаево-Черкесии — именно в черкесской среде, в черкесских национальных районах — очень сильно вырос и, естественно, выросла и рождаемость детей. Во многом с этим связано.
Я не специалист, я не берусь точно утверждать, но, как говорят многие социологи, специалисты в этой области, именно с этим связано.
А почему в других республиках [плохая статистика] — очень сложно сказать; очень многие в поисках работы уезжают из республики в другие регионы России. Кроме того, сотни молодых людей из-за войны в Украине за последние годы уехали за границу: в Америку, в Европу. Это в основном образованные люди, которые не хотели поддерживать преступную власть и эту преступную войну. Они решили для себя покинуть родину.
— Вы упомянули российско-украинскую войну, которая идет уже четвертый год. Есть ли у вас какие-то оценки того, сколько черкесов, я имею в виду всех черкесов, забрали на войну или они решили пойти воевать? По данным "Медиазоны" и "Русской службы Би-Би-Си", в КЧР количество установленных погибших на войне 236 человек, в КБР — 324 человека, в Адыгее — 295 человек. Я понимаю, что это довольно небольшие республики, но есть ли у вас какие-то данные?
— К сожалению, таких данных у меня нет. Они все приблизительные. Кроме этих цифр, которые вы привели, нужно понимать, что очень много еще пропавших без вести. И, скорее всего, чаще всего они находятся среди погибших. Но не это в этом вопросе важно. Я со многими общаюсь, в том числе и [с теми, кто проживает] на родине. Желание идти на эту войну — по крайней мере, внутри черкесского общества во всех трех республиках — на очень низком уровне.
Очень мало людей [из числа] представителей нашего народа, кто добровольно пошел на эту войну. Очень мало. В основном их заставляют это делать. Более того, буквально последние три месяца была целая эпидемия. Целые специальные ФСБшные группы собирались. В основном это приезжие [сотрудники] ФСБ из других регионов, командированные, так скажем. Совместно с местным ФСБ они совершают в буквальном смысле рейды по черкесским селам, приходят в том числе и в мечети, забирают людей, заставляют их подписывать контракт. Многим в буквальном смысле внаглую подбрасывают наркотики, потом заставляют их подписывать контракт и увозят на фронт. Таких случаев, особенно последние три месяца, было несколько.
Это были рейды в Хабезском, Адыге-Хабльском районах Карачаево-Черкесской Республики, где компактно проживают черкесы. Об этом не сообщали [СМИ], об этом не говорили, [местные] били тревогу по этому поводу. Были возмущения, но, естественно, они не были зафиксированы в средствах массовой информации. Да и люди боятся, любое неосторожно сказанное слово — и к тебе рано утром приезжают ФСБшники в балаклавах и кошмарят людей.
— Давайте перейдем от черкесских проблем к проблемам общекавказским. Я давно работаю за пределами региона и знаю, как воспринимают кавказцев в других субъектах России. За пределами многие думают, что кавказцы не ассимилируются, но мало кто знает, что на Северном Кавказе нет школ с полным циклом обучения на местных языках. В отличие, например, от Поволжья, где они сокращаются в количестве, но все же есть. Вы не считаете, что такой образ "стойких" кавказцев очень переоценен?
— Нет, я так не считаю. Еще в моем детстве, в 1990-е годы, мы в наших школах некоторое короткое время — ельцинское время — получали образование на родном языке. То есть весь цикл был на родных языках, на черкесском языке. Это очень положительно влияло на сохранение языка.
Но мы же понимаем, что есть политика России, связанная с агрессивной ассимиляцией народов не только Кавказа, но и всей России. Одно из главных направлений политики России в отношении национальных меньшинств заключается в полной ассимиляции и снятии национальных вопросов, которые могут [мешать] российскому государству. И в рамках этого идет фактически уничтожение родных языков, ведется борьба с языками не только в учебных заведениях, в школах, но и вообще ведется борьба с самосознанием каждого народа.
Несмотря на то, что в регионах есть проблемы с сохранением языков, с обучением на родном языке, что бы ни случилось, если даже стопроцентно кавказская семья потеряет свой язык, она не потеряет своего этнического самосознания, самоопределения, [не забудет], что он кавказец, черкес, чеченец, аварец или же, скажем, ингуш.
В январе 2019 года Консультативный комитет Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств Совета Европы раскритиковал Россию за национальную политику. Эксперты выразили обеспокоенность "растущим доминированием русского языка" при одновременном "отсутствии эффективной поддержки языков национальных меньшинств".
В том же году Верховный комиссар ОБСЕ по делам национальных меньшинств Ламберто Заньер в интервью "Idel.Реалии" заявил, что, по его информации, возможности получения доступа к изучению своей языковой культуры у татар даже в самом Татарстане остаются достаточно ограниченными, хотя татарский также является госязыком Татарстана. Международного чиновника удивило, что Единый государственный экзамен (ЕГЭ) в республике сдают лишь на русском языке, на татарском это делать запрещено, даже если школьник обучался на татарском.
Ранее российское независимое СМИ "Такие дела" со ссылкой на экспертов писало, что доля российских школьников, которые учатся на родных языках, кроме русского, с 2016-го по 2023 год уменьшилась в два раза. Преподавание на 38 языках прекратилось полностью. Как отмечалось в заметке, к такой ситуации привел целый комплекс проблем, включая падение интереса к родным языкам, сокращение числа уроков, нехватка учителей и разрыв с зарубежными партнерами из-за санкций.
Согласно новым учебным планам Минпросвещения России, с первого сентября 2025 года в первом классе предметы "родной язык" и "литературное чтение на родном языке" преподаются не два, а один час в неделю; а в школах с нерусским языком обучения — два часа вместо трех.
— В Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии адыги проживают вместе с тюркоязычными карачаево-балкарцами. И это будет довольно интересно нашей аудитории, потому что в Поволжье очень много тюркоязычных народов. Принцип, по которому созданы эти республики, следующий: кабардинцы-адыги и балкарцы-тюрки в КБР, карачаевцы-тюрки и черкесы-адыги в КЧР. То есть они, можно сказать, разделены крест на крест. Как бы вы оценили нынешние отношения между тюркскими и адыгскими этническими группами?
— Мы уже столетия живем вместе, совместно. На бытовом уровне я не вижу каких-либо проблем в общении, в каком-то совместном проживании с нашими братскими соседними народами. Да, безусловно, намного логичнее было бы [строить республики иначе]. Карачаевцы и балкарцы являются одним народом; мы, черкесы и кабардинцы, тоже являемся одним народом, но нас подобным образом, как вы правильно заметили, разделили.
Тут важно отметить следующее: перед тем как формировались эти республики, эти автономные области, нужно заглянуть немножечко в прошлое. Почему образовалась такая этническая карта на этой территории? Дело в том, что после русско-кавказской войны нас, черкесов — остатки черкесов, которые остались на родине — фактически загнали в резервации. Если вы сейчас возьмете карту и посмотрите, то увидите, что, например, в Карачаево-Черкесии черкесские села, во-первых, находятся очень компактно. Нам очень сильно не хватает земли. Хотя мы живем на своей родине, мы очень сильно ограничены. Наши селения практически все срослись, нас загнали в несколько таких речных долин-ущелий, вокруг нас несколькими кордонными линиями осадили казачьими станицами, чтобы лучше нас контролировать.
То же самое было сделано и в черкесской Республике Адыгея, и Кабардино-Балкарии, и в Шапсугии в западной Черкесии — то, что сейчас называется Краснодарским краем. И мы живём в таких условиях. Когда формировались непосредственно эти республики, они смотрели именно по этим картам, уже оформленным колониальной администрацией России. И исходя из этого они посчитали нужным именно таким образом сформировать эти две республики: Карачаево-Черкесия и Кабардино-Балкария. Хотя, конечно же, естественным было бы, чтобы это были отдельные субъекты, где живет один и тот же народ — черкесы и один и тот же народ — тюркоязычные карачаево-балкарцы.
— А в черкесском движении рефлексируют по поводу того, что у карачаево-балкарцев и адыгов, в общем-то, схожие проблемы? Я бы даже сказал, одинаковые проблемы.
— Мы — общественники, люди, которые занимаются именно вопросами наших национальных обществ — конечно же, понимаем, что многие проблемы, которые стоят перед нашими обществами, схожи. И мы должны, объединившись, решать эти вопросы. Не только [черкесы] Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и Адыгеи, но и все народы Кавказа должны объединиться для решения многих вопросов, которые стоят перед нами. Они одинаковые. Эти вопросы схожи не только на Кавказе, но и у всех народов, в том числе народов Поволжья. Рефлексировать мы можем, но решение этих вопросов во многом затруднено политикой России и на Северном Кавказе, и вообще в целом в России в отношении национальных республик и национальных обществ.
— У меня последний вопрос — он традиционный, мы задаем его всем нашим гостям. Я попрошу вас коротко и емко ответить на него: а что после Путина?
— Знаю точно одно — после Путина в Украине все будет хорошо.
— А у черкесов?
— Я думаю, что будет развал России, что Россия будет разваливаться. И мы, черкесы, должны понимать, что должны готовить институты власти. Все необходимое сейчас должно быть [сделано для подготовки к такому сценарию]. Мы сейчас должны готовиться к этому развалу для того, чтобы мы смогли восстановить свою государственность.
Я уверен, что после Путина, даже если придут новые либералы, так называемые "хорошие русские", имперская политика никак не изменится. Люди, которые сегодня, официально выступая даже с трибун, говорят, что они против демонтажа России, фактически поддерживают такую же имперскую политику. [При них] всего лишь изменится флаг или лицо в Кремле. Но политика никак не изменится.
Мы все эти годы это наблюдали. У нас были большие надежды, что Россия изменится, что она не будет имперской страной. Но, к сожалению, этого не произошло и не происходит все эти 160 лет, как нас оккупировала Россия. И у нас нет никаких иллюзий. Мы будем бороться только за независимость и только за свободу.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
